17 апреля на 88 году жизни скончался узнаваемый колумбийский писатель и журналист, лауреат Нобелевской премии по литературе Габриэль Гарсиа Маркес. Докторы и члены семьи пока не сказали о причинах погибели, но некое время назад писатель лежал в больнице с диагнозом пневмония, но был выписан.
Сетевое издание M24.ru приводит выдержки из интервью писателя, данных в различные годы.
Габриэль Гарсиа Маркес - о романе «Сто лет одиночества», профессии, журналистике, смысле жизни и отношении к себе.
О романе «Сто лет одиночества»
«Однажды я ехал в Женеву, поездом ехать часов двенадцать. Читать было нечего, а у меня с собою был экземпляр '100 лет одиночества' - я вез его друзьям. И вот я стал читать свой роман. Всей книжки не победил, прочитал три либо четыре главы.
Когда написал ее, был уверен, что это - наилучшая в мире книжка. Но когда читал в поезде, стало страшно постыдно: я сообразил, что мне не хватило времени написать ее как надо. Я просто-напросто пересказал ее.
Я чрезвычайно нехороший читатель - как мне становится скучновато, бросаю книжку. И когда пишу, происходит то же самое. Как начинает казаться, что читателю скучновато, здесь же ищу метод оживить книжку. Так было и когда писал '100 лет одиночества'. Мне показалось, что в ней очень много поколений. Так было задумано - было надо сделать чувство повторяемости, цикличности, но от этого, как мне показалось, она становилась скучноватой. Потому посреди книжки, там, где описывается Макондо опосля войны, просто не написал главы о 2-ух поколениях».
О экранизациях
«Я решительно возражаю, чтоб делали кинофильм по книжке '100 лет одиночества'. Я постоянно был против, а меж тем режиссеры, в особенности североамериканские, достигают этого, просто не дают покоя не стоят за средствами. Сначала, лет двенадцать назад, пришлось огласить, что право на экранизацию стоит миллион баксов, и режиссеры сходу отстали. Через некое время они готовы были уплатить этот миллион, тогда мы подняли стоимость до 2-ух миллионов, а сейчас они уже дают три. Настоящая же причина вот в чем: я желаю, чтоб, читая '100 лет одиночества', каждый представлял героев книжки по-своему, таковыми, какими они ему видятся.
Как кинофильм говорит: 'Смотри, вот какое у него лицо', - мы постоянно испытываем разочарование… Меж иным, когда я произнес, что продал бы '100 лет одиночества' для экранизации за три миллиона, если б они отправь на революцию в Латинской Америке, то через двое суток мне позвонил Эрнесто Карденаль и произнес: 'Продавай книжку, мы будем делать эту революцию'. Но они создали ее и без моей книжки, так что она еще ожидает собственного часа, иной революции…»
О учителях
«Полностью влияние чрезвычайно тяжело бывает проследить. Критики же время от времени находят влияние таковых книжек, которых писатель даже не читал. Но было бы несправедливо огласить, что критики вполне ошибаются, так как может так получиться, что на писателя воздействует создатель, которого он не читал, средством другого писателя. Но есть писатель, который, без сомнения, оказал на меня суровое влияние, - это Франц Кафка.
Еще в школе у меня возникло большущее желание писать, но мне хотелось идти далее, за черту, установленную теми писателями, которых я читал. И уже в институте мне в руки случаем попал сборник рассказов Кафки 'Метаморфозы'. Я начал читать и сходу пошевелил мозгами: 'Вот! Ежели это годится для литературы, означает - да. Означает, стоит писать'. Я не знал, что такое можно делать, я задумывался, это запрещено, в таком случае у меня есть, что огласить людям. На последующий день я начал писать.
Влиянию Кафки я должен серией рассказов, которые сейчас размещены. Это были мои 1-ые рассказы. А позже я возвратился в селение, где родился, и столкнулся с настоящей жизнью и сообразил, что весь тот литературный инструментарий, которым я располагал в этот момент, в том числе и благодаря Кафке, не годится для того, чтоб написать то, что я желал написать».
О нраве писателя
«Я думаю, что в ремесле писателя скромность - добродетель излишняя. Так как ежели ты хочет писать робко, то и останешься писателем умеренного уровня. Стало быть необходимо вооружиться всем честолюбием мира и поставить перед собою великие эталоны. В конце концов, обучаться писать на великих образцах - для меня это Софокл, Достоевский… А раз так, для чего стараться писать ужаснее, чем эти великие живописцы? Задачка состоит в том, чтоб попробовать написать лучше, чем они».
О профессии
«Писательство - это ослиный труд. У меня такое воспоминание, что по мере того, как идет время, мне становится все сложнее писать. Было время, когда я пошевелил мозгами: это из-за того, что иссякает способность выражения, но сейчас полагаю, что дело обстоит как раз напротив. Я думаю, дело в том, что увеличивается чувство ответственности. Возникает чувство, с каждым разом все наиболее мощное, что каждое слово, которое ты пишешь, может встретить еще больше широкий отклик, может повлиять на еще большее число людей».
О работе
«Мне, по последней мере, внушает кошмар мысль о том, что нужно сесть за пишущую машинку. Я поглядываю на нее, кружу вокруг, говорю по телефону, хватаюсь за газету - тяну время, чтоб не остаться с машиной один на один, но в конце концов это случается. Меж пишущей машиной и собой человек воздвигает поистине нескончаемое множество препятствий.
Поначалу, и достаточно долго, я мог писать только в комнате, которую называл 'горячей', постоянно при одной и той же температуре. Дело в том, что начал я писать в тропиках, у Карибского моря, при температуре в 30 градусов, и мне стоит огромных трудов писать о иной. Когда я приезжаю в страны, где чередуются времена года, я поддерживаю в комнате в протяжении всего года эту температуру… Не считая того, обязана быть белоснежная бумага почтового формата… Обязана быть электрическая пишущая машина с темной лентой. Исправления должны делаться лишь темными чернилами. Вот целый набор малеханьких причуд, которые, конечно, относятся к уровню препятствий, возводимых перед самим собой.
О журналистике
'Журналистика помогает писателю не только лишь тем, что поддерживает живую искру в работе, она обеспечивает неизменный контакт со словом, а основное - неизменный контакт с жизнью. В тот день, когда писатель утратит связь с реальностью, он закончит быть таким. Занимаясь журналистикой, этот контакт сохраняешь, а вот литературная работа, напротив, все далее и далее уводит нас от жизни. Слава же вообщем рвет крайние нити, и ежели упустишь момент, окажешься под непроницаемым колпаком, навсегда лишившись возможности осознавать, что происходит вокруг. В схожих вариантах журналистика - наилучшее средство, она принуждает покинуть башню из слоновой кости и посмотреть на мир, в каком живешь'.
О смысле жизни
'Смысл в том, чтоб воплотить себя, выполнить свою Главную Мечту и узнать настоящую любовь. Любой из нас должен прожить конкретно свою, а не чью-нибудь жизнь. Это величайшая катастрофа - уже в зрелом возрасте обернуться назад и понять: все, что было в прошедшем - не твое, чужое, непонятное, ненадобное; впереди же - сплошная неопределенность и… полное одиночество. Замкнутый круг… Что касается меня, то смысл моей жизни состоит в том, чтоб жить в полную силу и говорить о жизни.
Жизнь не может состояться без истинной любви. Чувство любви дает стимул жить, украшает жизнь. Без любви жизнь не попросту скучна. Она бессмысленна и бесполезна. Сердечко, не пораженное вирусом любви, самым красивым и желанным недугом, черствеет, чернеет и рассыпается. Человек погибает из-за того, что его сердечко перестает обожать'.
О для себя
'Гарсиа Маркес - не тот писатель, который нравится мне больше всех, но, во всяком случае, он мне нравится. Очевидно, он нравился бы мне еще больше, если б не был мною самим не был должен писать книжки'.
В тексте применены интервью с Габриэлем Гарсиа Маркесом, размещенные в различные годы в журнальчиках 'Латинская Америка' (Москва), Siempre! (Мехико), Bohemia (Гавана) и LiTerra.
Применен перевод веб-сайта marquez-lib.ru